– Но я не говорила, что это секта, – вмешалась я.

– Как не говорили? Вы же сказали, что Федор и его люди откололись от какой-то там тантрической традиции. Именно так и возникают секты. Пусть эта традиция тантрическая, но она все же традиция. В традициях вырабатывается система обороны от самодуров и выскочек. К несчастью, в наше время трудно помешать выскочкам создавать секты и заманивать в них слабые души.

И она о том же, что и Ольга Марковна. Она, дивная и мудрая Вероника, от которой я ждала услышать что-то освежающее. Я почувствовала досаду. Конечно, я и сама так вначале реагировала, да и теперь иногда пугалась, если какая-то подробность о Федоре меня озадачивала, но мне было незачем вбирать в себя еще и чужие испуги.

У меня совсем испортилось настроение. Об интервью я теперь не могла и думать. Я посмотрела на часы и сказала Веронике, что мне пора идти. Она отнеслась к этой банальной отговорке спокойно. Мы договорились, что займемся интервью в следующий раз.

Опять была среда, наш с Киром день. Я не ждала, что он мне позвонит. Я даже этого и не хотела. В обеденное время, которое мы с ним по средам обычно проводили вместе, я ехала от Вероники домой. Есть не хотелось. Ко мне вообще больше не приходил аппетит.

Мой организм разладился. Не только он. Разладилась и моя простая налаженная жизнь, которая началась у меня после увольнения из «Нашей газеты». Мои будни освободились от прежней нервотрепки, спешки, ненужных людей, конфликтов, трепа и тусовок. Когда у меня все это было, я считала свою жизнь яркой, красочной, сочной и завидной. А когда у меня всего этого не стало, то начала смотреть на свое недавнее прошлое другими глазами.

В перетрясках глаза открываются шире и иначе видишь прежние ценности. Но это каверзный фактор, чреватый внутренними конфликтами. Когда переоцениваешь ценности, надо сразу же что-то делать с результатом. Такое желание есть всегда, но и всегда что-то мешает перейти к делу. Мне тогда помогло одно происшествие.

Как-то раз, ночью, веселая после возлияний на дне рождения одного своего знакомого, я совершила неудачный маневр при парковке. Цена ремонта моего «вольво» оказалась заоблачной, и я рассталась с ним. Новый «вольво» мне было не потянуть, а пересаживаться на что-то подешевле помешало воспаленное после моего вылета из «Нашей газеты» самолюбие. Я решила пока подождать с собственным средством передвижения и перешла на пользование общественным транспортом.

Поначалу это было сродни самоистязанию, но я выдержала все муки. В своем решении пока не покупать машину я видела больше смысла, чем в позорном восседании за рулем драндулета типа подержанной «шкоды». А потом я привыкла к метро и автобусам и даже стала ценить спокойствие, которого не знала, передвигаясь по Москве на своем любимом «вольво». Это акулам пера, гоняющимся за своими рыбешками, требуются собственные колеса, но не переводчице, работающей в нотариальной конторе у метро. Свое авто мне стало просто-напросто не нужно. И, сделав такой вывод, я спросила себя: «А что мне сейчас вообще нужно?»

Этот вопрос оказался в тот момент неимоверно трудным. Проще было разобраться с тем, что мне было не нужно, и я этим занялась. Я увлеклась избавлением от ненужного. Начала я с залежей в своих шкафах. Удавалось не все. Я хотела выбросить одним махом все свои туфли на шпильках, но не решилась расстаться с двумя самыми любимыми парами. Я положила их в коробку и спрятала на антресоли.

Отказ от следования дресс-коду в каждой жизненной ситуации, который прежде казался мне чем-то важным, был самым легким актом самоосвобождения от балласта, оставшегося от прошлой жизни. Гораздо труднее было со смартфоном. По идее, я должна была выбросить и его, учитывая мою постыдную привязанность к этому аппарату. Постыдной она была потому, что я, как собачонка, привыкла немедленно отзываться на каждый его зов и сигнал. После периода известной всем наркоманам «ломки» была решена и эта проблема: смартфон я при себе оставила, но стала держать его, за редким исключением, в «режиме полета».

Полная последовательность и бесповоротность в решениях – не мое качество характера. Когда-то я считала это своим недостатком, теперь же признала своей особенностью. Я отказалась от самоанализа в черно-белом раскладе. И тем самым, как я думаю, добилась большего со своей переоценкой ценностей.

Устроившись на работу в «Дубраву», я перестала вращаться среди хипстеров, но кое с кем из них какое-то время пересекалась. Как-то раз один из них, узнав о переменах в моей жизни, воскликнул: «Да ты теперь дауншифтер!» Иначе говоря, фрик, вздумавший опроститься. Хипстеры не могут без этикеток, это их литература, искусство, философия и геометрия. Но я все же на того хлыща здорово разозлилась. Хочешь быть собой и жить своей жизнью, а тут подворачивается какой-то шалопай и пришлепывает к твоему лбу наклейку. Но еще больше меня стали раздражать шалопаи в соцсетях. В результате я ушла и оттуда.

Так называемый «большой мир» интересовал меня все меньше и меньше. У меня был свой мир. В нем не стало ничего лишнего. И никого лишнего. Уже скоро мой круг общения сузился до минимума. Еще не до абсолютного минимума, когда общаешься лишь с одним человеком. У меня были двое близких – Кир и Валя. По-настоящему близких. Они постоянно присутствовали и в моей жизни, и в моих мыслях.

А теперь все снова изменилось.

На работе я все чаще отсутствовала и видела Валю лишь от случая к случаю. Уже второй раз упразднилась по обоюдному умолчанию наша с Киром еженедельная встреча. О Кире я перестала даже думать. Я думала теперь об Эле, чего прежде не делала. Я начала опять думать о матери, уже давно выпавшей из моих мыслей.

И мое гнездо, которым я очень дорожила, уже не имело для меня прежнего значения. Все чаще я замечала, что ехать домой мне не хочется. Всегда хотелось, а теперь не всегда. И все труднее становилось понять себя в этих новых обстоятельствах.

26

Когда жизненная колея теряет свою определенность, можно оказаться где угодно. От Вероники я собиралась вернуться домой, а в результате оказалась в «Ангро». Мне надо было позвонить Грохову, но я предпочла телефонному разговору личную встречу. Когда звонишь, не знаешь, на какой волне застанешь своего собеседника. Другое дело, когда он у тебя на глазах и понимаешь, что имеет смысл говорить ему в данный момент, а что – нет.

Бармен сказал мне, что Андрей у себя в кабинете, и я прошла туда.

– О! – отреагировал он на мое появление. Потом последовала его обычная приветливая улыбка, и она меня воодушевила.

– Похоже, ты был прав.